Потеряв за последнее время двух офицеров - могила Батлера украсила собой местное кладбище, а Фицрой едва ли в ближайшие  дни смог бы сесть в седло - Родон был не в духе: его миссия все еще была далека от успешного завершения, чертов лес изнутри казался просто бесконечным, лошади постоянно ломали ноги, попадая в кроличьи норы или оскальзываясь на крутых каменистых тропах, а в отряде начали поговаривать, что дело нечисто.
Разговоры о проклятиях Родон карал жестоко, но здесь, вдали от Англии и Эдинбурга, было намного сложнее заткнуть людям рты: к тому же, он не мог позволить себе наказать провинившегося по всей строгости и лишить отряд, временно или нет, боеспособного солдата. Если в этой части графства в самом деле затаились мятежники, каждый человек был на счету, и некоторые пользовались этим, открыто заявляя, что все эти несчастья, крупные и мелкие - это кара за прошлые деяния.
Хуже всего были разговоры о Белой Даме. Солдаты, темные, малообразованные выходцы из разных краев Англии, наслушались местных жителей, которые без устали сочиняли эти сказки себе на потеху, и теперь пересказывали друг другу услышанное, приукрашивая, преувеличивая, наделяя эту ведьму из деревенских россказней то могуществом, сравнимым с дьявольским, то настоящей одержимостью.
Родон в сказки не верил. Тем, кто расправился с тремя английскими патрулями подряд и напал на отряд, везущий в Эдинбург собранные южнее налоги, помогал не дьявол и уж, тем более, не ведьма - им помогали местные жители, кто-то из тех, кто жил в этих замках и окрестных деревнях, и с каждым днем полковник все сильнее укреплялся в этой уверенности, окончательно распрощавшись с версией о том, что мятежники живут где-то в непроходимых дебрях этого леса.
И все же, после обысков в деревнях и замках он знал: где-то в лесу долже быть схрон, где мятежники готовят свои набеги, хранят оружие и то, что сняли с мертвых. А найдя этот схрон, он приблизится и к самим виновным.
И потому-то день за днем англичане все также отправлялись в неприветливый лес, рискуя собственными шеями и калеча лошадей почем зря. Сегодня вернулись в полдень - захромал Балтазар, жеребец полковника.
Местных конюх угрюмо оглядел все четыре подковы, постучал по каждой мталлическим гвоздем, и, едва увернувшись от зубов жеребца, постановил необходимость перековать все четыре копыта.
В ярости из-за вынужденной задержки как минимум в пару дней, Родон вышел из конюшни, расстегивая мундир и не имея ни малейшего понятия, чем занять это время, и только теперь заметил уже вьезжавшую на двор замка дорожную карету в сопровождении настоящего грума.
В этой части Шотландии кареты были редкостью, и за этой тянулся хвост из деревенской ребятни, а помощник конюха, рослый и не слишком сообразительный парень, вышел из конюшни, щурясь на сентябрьском солнце, чтобы вблизи поглазеть на диковинку.
Судя по замешательству дворового люда, Маккоркодейлы едва ли ждали кого-то, но загадка разрешилась сама собой, когда грум резво соскочил на землю и, придерживая поводья и меланхолично поглядывая в небо, громко выкрикнул, обращаясь в первую очередь к Родону:
- Прибыла леди Лестрейндж!

Пожалуй, меньше всего Родон рассчитывал увидеть мать в этом медвежьем углу, но абрис изящной головки за шторой кареты указывал, что грум либо принес Родону печальные известия об отце, либо безбожно льстил ему и заодно Элизабет.
Отпихнув с дороги слугу, все еще украдкой разглядывающего стены старого замка и наверняка пытающегося сопоставить их с известным ему образом миссис Лестрейндж, полковник распахнул дверцу кареты и взглянул в лицо жены, неожиданным образом материализовавшейся в Хайленде вместо того, чтобы наслаждаться недавно начавшимся сезоном в Лондоне.
- Оставь нас, - бросил он горничной, прижимавшей к лицу платок, и та проворно выскользнула из кареты, оглядываясь с тем же удивленным выражением, что и грум.
Родон вскочил на подножку - карета качнулась на рессорах, просела под его тяжестью - и как был, в пропыленном после скачки мундире, нырнул вглубь, захлопывая за собой дверцу.
Карета качнулась еще несколько раз, пока он устраивался на месте горничной, и к сладкому аромату, пропитавшему отделку салона и перебивающему торфяной дым, примешался другой, куда менее сладкий.
- Какой приятный сюрприз, моя дорогая, - безукоризненно светским тоном произнес он, пока еще сдерживая себя, уверенный, что у Элизабет был достаточно серьезный повод, чтобы предпринять это путешествие. - Что привело вас сюда? Мой отец скончался?
Почта из Англии едва ли добралась бы до него быстрее, чем жена - но стоило ли ей проделывать такой путь лишь чтобы поделиться новостями?