В сорок пятом пехотном в рок не верили: они и были роком, гневом небес, ниспосланным на этот медвежий шотландский угол - однако Родон знал, что, продолжайся эти несчастные случаи и впредь, неизбежно пойдут разговоры.
С того самого дня, как погиб Батлер, несчастья не оставляли Лестрейнджа и его людей: обшаривая лес, англичане то и дело натыкались то на разграбленный дикий улей, брошенный посреди тропы, и его разозленных обитателей, то на преграду поваленных бурей сухих деревьев, которых здесь не было еще вчера, то тропа и вовсе исчезала в пролеске и приходилось возвращаться, чтобы найти верную дорогу.
Провожатые - местные мальчишки - все как один страдали легкой формой идиотизма: на вопросы полковника мало что отвечали, неопределенно пожимая плечами или так надолго принимая задумчивый вид, что Родон, терпением никогда не отличавшийся, бросал затею добиться чего-либо от местного жителя и давал команду двигаться вперед - и, разумеется, упирался в тупик.
Несмотря на то, что только офицеры передвигались на лошадях, не соглашаясь спешиться даже в лесу, а простые солдаты бодро расхаживали пешком и не должны были страдать от внезапно ставшей скользко-каменистой тропы или обилия кроличьих нор на солнечной поляне в густом подлеске, им хватало и своих трудностей: все пути через лес пролегали прямиком по зарослям таких колючих и ядовитых кустов, что редким вечером хоть один да не жаловался на чесотку или несварение от съеденной ягоды, которую совершенно спокойно и в огромных количествах поглощал проводник.
Хуже всего было лошадям. В леу они постоянно цепляли болезненно-колкие соцветия каких-то местных растений, отцветших к августу, и, за день под седлом, эти колючки могли в кровь разодрать тонкую кожу на спине или боках, и даже самые смирные, самые меланхоличные кобылы сбрасывали всадников или внезапно начинали упрямиться вплоть до необходимости спешиться и вести лошадь в поводу.
Даже красавец и гордость полковника Балтазар захромал после двух дней осторожного гарцевания по скользким каменистым насыпям, которыми был богат этот дьявольский лес, и, скрепя сердце Лестрейндж пересел на кобылу из конюшни Маккоркодейлов, ленивую злопамятную тварь, явно знавшую о дисциплине не больше своих варваров-хозяев.
Но, как оказалось, эти несчастья, преследовавшие отряд, были лишь передышкой после трагической гибели Батлера...
Лейтенант Фицрой, новый адъютант полковника, получивший это повышение нежданно-негаданно, скакал впереди, следуя путанным объяснениям проводника, как вдруг правая передняя нога его лошади по самую бабку угодила в кроличью нору, не видную в траве, и раздался сухой, отчетливый будто пистолетный выстрел треск сломавшейся ноги. Конь испуганно заржал, падая вместе с седоком, Фицрой попытался выскочить из седла, но не успел: лошадь, крупная трехлетка, повалилась боком, прямо на него, взбивая вокруг себя землю.
Когда Родон спешился, вокруг Фицроя уже стояли молчаливые мрачные солдаты.
Под паническое ржание Лестрейндж присел, приподнял голову лейтенанта. На его ладони осталось кровавое пятно, но Фицрой глухо застонал - жив. Разбитая о попавший так не к месту камень кровоточила, нога была сломана и, по всей видимости,в нескольких местах, но он был жив.
Пристрелив охромевшую лошадь, Родон распорядился соорудить из веток молодого тиса жерди для носилок, куда поместили Фицроя, и отряд двинулся в обратный путь. Проводника, заманившего их в эти заросли, и след простыл.
Невеселым выдалось возвращение. Утром они промчались сквозь деревню с гиканьем и смехом, радуясь новому дню, радуясь тому, что день обещался быть славным - а возвращались понурые, на стертых ногах, почти лишившиеся еще одного офицера, и только лицо полковника Лестрейнджа было бесстрастным как изображение раннехристианского святого.
Правя лошадь на площадь, где неделю назад уже разыгрался первый акт этой трагедии, Родон не смотрел по сторонам, зная, что увидит, чуя это в сгущавшейся атмосфере как чует пес лисий дух.
- Мой человек сломал ногу и повредил голову, - не утруждая себя приветствием или иными соображениями политеса, Лестрейндж приступил к делу сразу же, едва остановил лошадь. - Ему нужен лекарь. Есть среди вас врач? Я хорошо заплачу. Кто вас лечит?
Горцы, сбежавшиеся позлорадствовать, переглядывались, но угрюмо молчали, не желая выдавать англичанам своих секретов.
- Если лекаря нет у Маккоркодейлов, - Родон почти выплюнул фамилию тех, в чьем замке остановился, - то где он? Живет в деревне? В замке Макколов? Сойдет любой, без образования, лишь бы понимал во врачевании. Я дам три гинеи.
