Сквозь плотную пелену беспамятства Уил слышал конское ржание, полное боли, а затем сухой выстрел, оборвавший ржание. Эти звуки преследовали его, становясь то громче, то затихая, но никогда не исчезая окончательно. Иногда к ним примешивался голос полковника Лестрейнджа, и тогда Уил тянулся за этим голосом, силился раздепить сомкнутые веки и встать перед Родоном, но правую сторону от самого плеча пронзала острая боль, правое бедро горело огнем, и он вновь откидывался навзничь, без сил, забываясь в бреду. Иногда он слышал голос матушки - она звала его, и ее голос раздавался так близко, что ему казалось, будто вся эта Шотландия ему лишь приснилась, что ему по-прежнему двенадцать, и мать будит его, чтобы он поспел собраться и отправиться с отцом на мануфактуру.
Но чаще - чаще он слышал другой голос: нежный, похожий на пение птиц, и за этим голосом следовали нежные, легкие прикосновения, к его пересохшим губам подносилось прохладное питье, то помогающее ему забыть о боли и уснуть, то дающее силы бороться с ней, лицо кто-то ласково обтирал прохладным полотенцем, а иногда ему казалось, будто обладатель этого голоса мягко касается его руки и что-то повторяет очень тихо.
Он начал ждать этот голос, хотел знать, кому он принадлежит, и борясь то с сонливостью после питья, то с болью, стал пытаться открыть глаза. Когда ему это удавалось, он едва мог различить происходящее: все вокруг казалось бредом, и только светлая фигурка каждый раз была рядом, что-то успокаивающе шепча ему, вновь подавая воды или вытирая лоб.
Он не мог разглядеть черт лица, ничего, кроме светлого золота волос.
Это ангел, пришла мысль. Ангел. подобный ангелам в его томике стихотворений, и он стал ждать прихода ангела, зная, что ангел непременно придет.
Сколько дней прошло в этом бреду, сменяемым тяжелым сном, Уил не мог бы сказать даже под страхом смерти, но когда однажды он открыл глаза, то почувствовал себя сильнее, и дурнота, накатывающая на него каждый раз при этих попытках, отступила.
Он сел на кровати, похожей, но все же не той, в которой спал последние дни в замке Маккоркодейлов, огляделся в незнакомой комнате, но когда попытался повернуть голову, вернулась боль: ребра заныли, нога ниже колена вспыхнула огнем.
Перебарывая приступ тошноты, Уил обхватил голову руками и его пальцы коснулись плотной широкой повязки, идущей вокруг его головы. Он осторожно ощупал перевязку, а затем напрягся, вспоминая случившееся до того, как он оказался здесь, чем бы это "здесь" не было.
Лошадь. Его кобыла Таб споткнулась, попав в одну из этих кроличьих нор, и упала вместе с ним...
Откинув тонкое одеяло, Уил с ужасом уставился на правую ногу, перемотанную бинтами и похожую на куклу, с которыми в детстве играла его сестра.
Беспомощно завертевшись на кровати, он схватил стоявшую рядом кружку, на дне которой плескалась вода, постучал ею по стене:
- Эй! Эй, есть тут кто?!
За узким, пробитым прямо в толстой кладке окном виднелось лишь небо - окажись он в Эдинбурге, да что там, в самом Ланкашире, и то не понял бы, где находится. Уила пробрало от мысли, что он остался в Аргайле - один. Что отряд отозвали срочной депешей, и Родон не стал ждать, когда он, Уил, вновь сможет сесть в седло.
- Пожалуйста, кто-нибудь! - позвал он, не скрывая отчаяния - Шотландия нравилась ему лишь в тех описаниях, которыми он заполнял письма матери, и он совсем не хотел оставаться один среди этих негостеприимных людей и их таких же негостеприимных замков и деревень.